|
|
|
|
|
|
|
|
Интервью из журнала «Невский
альманах»
«Талантливый писатель не отказывается
ни от мужского, ни от женского в самом себе»
Ольга Топровер
Галина Врублевская – писательница, живущая в
Санкт-Петербурге, прекрасно совмещающая в себе «лед и пламень», физика и
лирика. Получив два технических образования, Галина когда-то оставила НИИ, в
котором работала, и ринулась в психологию, но не задержалась и там, став в
итоге писателем.
– Галина, как вы считаете, вам было предначертано
судьбой стать писательницей или в этом виновата перестройка, заставившая искать
пути выживания?
– Говорят, что от судьбы не уйдешь – согласна, но мы сами
принимаем участие в том, как она складывается. Для меня судьба – это сплетение
двух цепочек событий. С одной стороны, это ряд «вбросов»
в нашу жизнь случайностей: болезней, трагедий или нежданного везения, а с
другой – собственные решения и поступки, сопутствующие критическим моментам
жизни. Не знаю, насколько предопределены случайности, но уверена,
что они всегда открывают новые возможности. Они привлекают внимание человека к
собственным поступкам и жизни – подобно камню, возникшему вдруг перед колесами
автомобиля. Это как в игре в шахматы: судьба бросает вызов, а ты должен сделать
ответный ход. И моя судьба – не исключение. У меня был свой «обвал» – пять дней
в реанимации. После выздоровления я круто повернула жизнь, а перестройка
оказалась благоприятным фоном для решения оставить инженерную деятельность.
Почему-то мне казалось неуместным рассказывать о трудной странице своей жизни,
и я прикрыла ее мифом о том, что перестройка «столкнула меня с инженерного
стула». Но теперь, двадцать лет спустя, можно и открыться.
– И все-таки, почему вы изменили свою жизнь? Что
после «обвала» вас перестало в ней устраивать?
– Все случается не вдруг. Интерес к работе был исчерпан
ранее, поскольку я достигла потолка в своей области, была ведущим инженером и
деятельность моя казалась мне рутиной. До «обвала» мне не хватало смелости
уволиться в никуда, просто уйти «на улицу». Но в новых
обстоятельствах прежние причины, удерживающие меня от резкого шага, потеряли
всякий смысл. Ведь все теряет смысл перед столкновением с вечностью.
Еще работая в НИИ, я редактировала большую стенгазету,
писала для нее рассказы и очерки; посещала литобъединение. Поскольку я уже
прикоснулась к литературному творчеству, естественным для меня было найти
журналистскую подработку. Я стала внештатным корреспондентом «Вечернего
Петербурга», освещая социальные темы.
– Какие темы вы затрагивали?
– Мой проблемный репортаж «Ночлежка без ночлега» (от 8
февраля 1993 года) едва ли не впервые приоткрыл в печати проблемы бездомных.
Две недели спустя этот репортаж был перепечатан в «Комсомольской правде». Также
я писала репортаж о домах престарелых. Я могла бы рассказать, что мне
показывали, и что пытались скрыть, но это тема для отдельного разговора.
Однако больше всего меня расстроило обстоятельство,
вызвавшее гордость администрации – идеальный порядок в комнатах. Вот отрывок из
моего репортажа: «Кровати застелены без единой складочки. Эта комната –
победительница соревнований за чистоту. На тумбочках кое-где молитвенники, но
чаще поверхности тумбочек пусты. Нигде на стенах я не
видела фотографий детей, родственников». Вымуштрованным старикам не разрешалось
иметь никаких личных вещей, ничего держать в тумбочке – как в казарме. Теперь,
если мне случается заходить в комнаты престарелых людей, и видеть там груду
милого хлама, я радуюсь за них. Они все же живут, а не уныло существуют.
Но, разумеется, заработком разовые гонорары нельзя было
считать. Поэтому после курсов, оплаченных биржей труда, я приобрела профессию
менеджера по рекламе. Бизнес-акцент этой сферы мне претил. Зато творческая
составляющая создания рекламы повела меня далее в Институт психологического
консультирования. Потом я уже сама давала частные психологические консультации,
одновременно стала вести колонку сновидений в издательском доме «Женское
счастье». Из статей в газете сложились просветительские книжки по этой теме. И
– сюжет замыкается в кольцо – опять на горизонте замаячила художественная
проза.
– Почему «сюжет замыкается»?
– А как же! В ЛИТО я писала рассказы, и повесть одну написала («Ошибка №99» – о
программистах, она есть в сети на Литресе). Я
посещала несколько городских ЛИТО: при заводе «Электросила»,
при заводе «Ленинец», «Клуб сатиры и юмора». И до сей поры я не только с
теплотой вспоминаю о том времени, но и поддерживаю отношения с моей первой наставницей
Ирэной Андреевной Сергеевой, поэтом, редактором,
членом Союза Писателей России.
– В повести «Еще один шанс» ваша героиня пытается
проанализировать, в какой момент она пропустила свое счастье. Есть ли в вашей
жизни такие моменты, к которым вы хотели бы вернуться и поступить по-другому?
– Например, жалею, что, занимаясь в спортклубе при
ленинградском университете (в секции фехтования), отказалась поступать в это учебное
заведение, причем, могла бы быть зачислена вне
конкурса на факультеты физико-математического цикла. И причина донельзя глупая:
не хотела «просто так сочинять теоремы» на матмехе
или «идти в бухгалтеры» на экономический. А мечтала я
о том, что спроектирую корабль:
Увижу, как судно родится,
со стапеля плавно сойдет
и сердца живую частицу
с собой, в океан унесет.
Да, мне тоже было семнадцать лет... А время было такое
романтическое и пафосное одновременно … Возможно, вся моя жизнь сложилась бы
радикально иначе, окажись я в университете сразу после школы, а не в
Кораблестроительном институте, куда я решила поступать.
И вторая ошибка в том, что я все же пошла
учиться на матмех через десять лет, уже поработав
после «Корабелки» в НИИ. Ушли годы, которые можно
было бы потратить на развитие гуманитарных способностей, ведь еще в школе я
пыталась что-то писать.
– Итак, у вас техническое образование. Как вам
удается совмещать в себе физика и лирика?
– Техническое, и еще второе – математическое. Физик и лирик
заложены в каждом человеке, а во мне они – как близнецы. Помню, как-то уже в
бытность обучения на матмехе, написала строчки:
Когда житейских будней бури
меня пытаются сломить,
то вы, лагранжи и бернулли,
вы помогаете мне жить.
Ведь это ваши теоремы
меня позвали за собой,
где голых символов гаремы
в сплетенье с логикой живой!
Физик, как видите, помешал лирику стать поэтом, но
позволил писать прозу. А лирик был добрее. Он своей необузданной фантазией
расширял представления физика и помогал тому распутать головоломные сцепления
прозрачных объемных фигур в начертательной геометрии.
– А как сегодня? Помогают ли вам «лагранжи и бернулли» писать
романы?
– Помогает только общая дисциплинированность, необходимая
при работе над крупной формой. Но пока игнорирую автоматизированные методы
писательства, про которые читала в интернете. Хотя думаю, что они могут
пригодиться тем авторам, кто вынужден ускорять процесс творения, если
подписывает кабальный договор с издательством на какое-то количество романов в
год. При большей производительности автора ему предлагаются более выгодные
финансовые условия.
Ну а мне, перед «встречей с мирозданьем» уже торопиться
некуда. Поэтому я творю кустарным методом – и первую версию обычно пишу
авторучкой. Даже такой посредник, как компьютер, мешает перетеканию слов из
головы на бумагу. Потому что включаются не вовремя «лагранжи
и бернулли» для осуществления всяких опций и функций
на мониторе, что прерывает нить мысли, а, главное, гасит поток чувств. Но когда
ведущая идея наметилась, компьютер уже не помеха, а помощник.
– Что вы вкладываете в понятие «женская проза»?
Женская проза – это, в первую очередь, проза, написанная
женщиной. Но, чтобы написать хорошую женскую прозу, писательница должна быть
готова предъявить миру и природное, женское, и
рассудительное. И, если ей удается достичь гармонии в этом процессе, то
получаются отличные книги. Но нередко авторы-женщины по каким-то причинам
проявляют в творчестве только одну из своих внутренних сущностей.
Одни писательницы сдвигаются в сторону физиологии или
эмоций, тогда на выходе получаем чисто сентиментальную женскую прозу. А
критики, порой, ставят знак равенства между сентиментальной прозой и вообще
всей прозой, написанной женщинами. И есть другая крайность, когда женщины-писательницы
культивируют в своем творчестве сугубо мужскую тональность, как бы говорят
басом, подавляя свои женские интонации или даже не находя их в себе. И, назвав
прозу таких писательниц «женской», вы смертельно обидите их – хотя по сути, это
тоже женская проза.
– А что такое тогда «мужская проза»?
– Мужская проза – аналогично: написана мужчинами. Она тоже
неоднородна по текстам. Как и женская, бывает
гармоничной или с уклонами: у кого в сторону умозрительных рассуждений, у кого
к физиологии. Когда слишком много мужского взгляда на физиологию, то мне,
женщине, становятся неприятны или скучны такие произведения. По этой причине я
перестала читать Михаила Веллера. Например, в его
романе «Самовары» – так автор назвал несчастных безногих инвалидов – герои,
проснувшись утром в многоместной палате госпиталя, сидят в кроватях, хвастаясь
друг перед другом движением своих «мущинских
достоинств». Есть также множество откровенных сцен, связанных с общением с
медперсоналом. Но написано убедительно!
Так что, не бывает просто текстов, созданных вне пола.
Хотя есть писатели – мужчины и женщины – которые
игнорируют свой пол, создавая «рассудительную» прозу. Иногда писателям даже
удается внедренную в книгу мысль вознести к философским вершинам, но при этом
книга не затрагивает чувств читателей, оставляет их равнодушными, потому что они живут в реальном мире, во всем его
разнообразии, а не в монастыре. Другая крайность – сдвиг в сторону проблем своего
гендера. Это сразу отсекает заметную часть читателей
противоположного пола. Так что я за мужскую и женскую прозу, но такую, где
явлена гармония души и тела. Замечу, что я веду сейчас разговор в рамках
«психологического литературоведения», дисциплины сравнительно новой, хотя и по
ней уже написаны диссертации.
– Кто ваши читатели? Хотели бы вы, чтобы ваши книги
читали не только женщины, но и мужчины?
– Я могу лишь косвенно судить о составе читателей по
рейтингам на электронных ресурсах и соседям по этому рейтингу. Моя читательская
аудитория почти везде пересекается с аудиторией популярной писательницы Даниэллы Стилл. Составляют ее, в
основном, женщины. Помимо соседства в списках магазинов с этой американской
писательницей, немало общего у нас в самих книгах. В наших романах находят
место авантюрные приключения героев, взаимоотношения мужчин и женщин,
реализация в профессии, вера в себя, борьба с социальным злом. С той лишь
разницей, что, живя в России, я вижу социальное зло в другом воплощении.
Думаю, что мои книги могут быть интересны и мужчинам (их с
удовольствием читают мои коллеги по писательскому цеху), но женщинам они должны
нравиться в большей степени. Вообще, тут многое зависит от того, на какие полки
поставит в магазине твои книги продавец.
– В трудные времена перемен, которые мы все еще
переживаем, хочется открыть книгу и помечтать о принце на белом коне. Но ваши
произведения заставляют думать. Например, не все так просто в судьбах женщин в
романе «Жена, любовница, подруга». Так почему вы не пишете про принцев?
– Да, издатели могли бы предъявить мне претензии, что я
нарушаю чистоту жанра, отведенного моим книгам сегодня. Мои принцы отличаются
от сказочных. А гипотетические критики способны
упрекнуть: пишешь, дескать, любовные романчики и не прикрывайся «осмыслением»
явлений. А в упомянутом романе все перипетии с героями происходят на фоне
строительных махинаций вокруг Олимпиады в Сочи. Вот и получается, что и
осмысляешь, и развлекаешь одновременно. И еще о «принце на белом коне». Каждой
читательнице он видится по-разному. А мужчин-героев у меня во всех романах
порядочно: и толковые, и глуповатые, и оборотистые, и себе на уме, и смелые-решительные – выбирай
любого и возводи его в ранг принца (что в жизни мы обычно и делаем).
– А вы сами когда-нибудь мечтали о принце на белом
коне?
– А как же! Вначале для себя, потом уже для дочерей. Этот
миф живет в женском сердце вечно! Все подвержены идеализациям, даже мужчины не
исключение: они ведь тоже мечтают, что их избранница будет особенной. Только
женщины труднее расстаются со сказочными снами – значит, им это зачем-то надо.
– Кого из писателей вы могли бы назвать своим
кумиром?
– Пожалуй, таким писателем для меня стал еще в 90-е годы
Владимир Набоков, когда я впервые прочитала и «Машеньку», и «Защиту Лужина», и
«Дар», и «Другие берега» и остальное, что у нас начало тогда издаваться.
Почему? Я давно нашла ответ и на этот вопрос: сколько бы я ни пыталась
разгадать секрет его удивительной прозы, понять «как это сделано», я пасую.
Попадаю под очарованье его стиля, будто в паутину, и, углубляясь просто в
чтение, постепенно забываю свое дотошное «Ну, как?!».
– Все-таки ваш любимый писатель - мужчина. Почему?
– Именно потому, что Набоков представляет собой не
рассуждающего философа, а писателя, «мужского-гармоничного».
Исключая, пожалуй, «Лолиту», во всех остальных его произведениях мужское и
духовное переплетено очень тесно, в почти идеальных
пропорциях.
А среди современных писателей я назвала бы Людмилу
Улицкую, но у нее я больше люблю рассказы, чем романы.
– Улицкая тоже не пишет про принцев. Не по этому ли принципу вы ее выделяете?
– Я ее выделяю не по отсутствию чего-то, а по наличию. В
лучших ее произведениях можно найти всё: и чисто женские проблемы, и
социальные, и мировоззренческие.
– Можно ли сказать, что если писатель талантлив, то
его проза обязательно будет или женской, или мужской? И где граница, не
позволяющая произведению стать «слишком мужским» или «слишком женским? А нужно
ли вообще задумываться о таких границах?
– Талантливый писатель, делая
ставку на мысль в произведении, не отказывается ни от мужского, ни от женского
в самом себе, то есть от своего природного естества. А если кто-то пожелает
отмежеваться от своего пола, говоря о своем творчестве, это бессмысленно.
Безусловно, любая проза является мужской или женской. Как говорил господин
Журден: «Я и не подозревал, что вот уже более сорока лет
говорю прозой». При этом писателю не вредно поразмышлять: не слишком ли
он склонился к своему полу? Или полностью утратил половую идентичность? Потому
что оскопленные произведения отражают жизнь лишь на уровне одного полюса
(рассудительного либо природного-телесного).
А критикам-литературоведам и вовсе необходимо ознакомиться
с курсом «психологического литературоведения» прежде, чем навешивать гендерные ярлыки на писателей. Лишь читателю можно не
задумываться над всякими границами и терминами, а просто интуитивно искать свое
- то, что ложится на его душу или разум.