Ольга Егорова

СНЕГИРИ

- Ночь… Ночь – самое прекрасное, самое волшебное время суток… Ночь многолика. Ночь может быть темной, ночь может быть звездной, страстной или бессонной… Но какой бы она ни была для вас – сегодня это Ваша ночь… И я проведу ее с Вами…

Двусмысленное, провокационное заявление.

Мой голос в микрофоне кажется низким и слегка хриплым. Впрочем, он мне и не принадлежит. Он принадлежит ей – таинственной, сексапильной, самоуверенной и дерзкой Снежане. Той, что живет в мечтах множества мужчин юного, зрелого и преклонного возраста.

Они без ума от Снежаны.

Они не знают о том, что Снежаны не существует.

- Эта ночь будет волшебной, - снова шепчет в микрофон королева ночного эфира. – эта ночь будет чарующей…

«Чарующей», - мысленно усмехаюсь я и зеваю, отвернувшись от микрофона. На следующей неделе – первый зачет в зимней сессии. Во время музыкальных пауз мне придется зубрить французскую грамматику.

Снег падает за окном мягкими и пушистыми хлопьями. Ложится на крыши домов, превращаясь в мохнатого и доброго белого зверя с пушистыми лапами. Я смотрю на снег и никак не могу поверить в то, что он холодный.

- Совсем как та ночь… Как та ваша волшебная ночь, о которой вы сегодня мне расскажете… Итак, в нашем ночном эфире – первый звонок…

Парнишка – по голосу больше восемнадцати лет я бы ему не дала – вдохновенно описывает свои приключения.

Жаркая ночь в объятиях двух обольстительных фей-мулаток, не признающих никаких ограничений там, где царит страсть.

Обыкновенный групповой трах с двумя залетными лесбиянками из стран африканского содружества.

Это уж – как посмотреть.

Снежана улыбается, слегка касаясь кончиком языка верхней губы.

Маша Иванова вздыхает и ставит наконец музыку. Три минуты передыха перед очередной порцией клубнички. Чертова работа…

Маша Иванова – это я.

Некоторые вот не верят в магию имен. А я верю. Приходится верить. Потому что Маша Иванова для меня не просто имя, а отражение самой моей сути. Я – Маша. Еще и Иванова, к тому же. Что ж поделать, такой родилась. Одно утешает – умная Маша. Умная, да несчастливая.

Есть ли зависимость между умственными способностями и счастьем?

Над этой глупейшей проблемой я упорно продолжаю рассуждать, игнорируя французские глаголы, готовые от возмущения спрыгнуть со страницы. Расслабившись, я все же позволяю им напомнить о том, что зачет – на следующей неделе. Но вот незадача – музыка обрывается, оператор из дальнего угла подмигивает мне, и я снова наклоняюсь к микрофону.

Во время музыкальной паузы не было телефонного звонка – мне остается только снова с придыханием проговорить несколько ничего не значащих фраз и опять поставить музыку. Теперь уже не для мулаток-лесбиянок, чтобы они вспомнили о жаркой ночи, а просто так. Для всех – и для себя.

- Пожалуйста, - шепчу я оператору. Этого достаточно: через несколько секунд эфир заполняется звуками джаза.

Я люблю джаз. Впрочем, Снежана, соответствуя своему имиджу изысканной чувственности, тоже любит джаз. И это – единственное, что нас объединяет.

Я больше не обращаю внимания на французские глаголы.

J aime.

Tu aimes.

Il aime.

Elle aime. (Я люблю. Ты любишь. Он любит. Она любит (фр))

Мне все равно, кто кого любит.

Я люблю джаз, и это единственное, что мне остается.

Снова звонит телефон. Вздохнув, я поднимаю трубку и слышу:

- Снежана, я хочу тебя трахнуть. Прямо сейчас.

- Прямо сейчас, малыш, не получится. Ты двести девяносто шестой на очереди. Перезвони через полгода, обсудим.

Я бросаю трубку. Маша Иванова бросает трубку – Снежана ни за что в жизни этого бы не сделала. Снежана сумела бы подыскать более подходящие слова, она не отделалась бы такой банальностью. Она заставила бы его тысячу раз пожалеть о том, что он осмелился так дерзко высказать свои непотребные желания.

Снежана бы не простила ему того, что он захотел трахнуть Мечту.

Кажется, на этот раз песня закончилась слишком быстро. Я знаю -- так кажется мне всякий раз, когда она заканчивается, и все-таки я продолжаю верить в это. Еще одна пауза, еще один телефонный звонок, еще одна «клубничная история», впрочем, на этот раз ягодка скорее напоминает голубику.

Я смотрю на часы – до конца моего эфира ровно два часа и пятнадцать минут.

Есть время для того, чтобы пролистать учебник французского.

Повесив трубку, я послушно открываю нужную страницу. Но первая же фраза ставит меня в тупик. «Qui es-je?» (Кто я? (фр))

- Кто я? – тихо перевожу я на русский. Отворачиваюсь к окну, снова вижу снег. Забываю про французский, раздумывая над вопросом: кто я?

Маша Иванова, дураку понятно. Бедная Маша. Несчастливая Маша. Рыжая Маша. Невысокая и слишком худая Маша с острыми коленками и выступающими ключицами. Умная Маша, начитавшаяся книжек. Глупая Маша, зачем-то поверившая в то, что в жизни тоже все может быть именно так, как в книжках.

- Снежана, я даже представить себе не могу, сколько у вас поклонников… - очередной голос в трубке.

- И не пытайтесь, - нежно шепчет в ответ Снежана.

Один, всего один, с усмешкой добавляет Маша. Но зато какой!

Вздохнув, я вспоминаю его – этого мерзкого типа. Соседа с восьмого этажа. Узкие, заплывшие жиром глазки-щелочки. Потные ладони, всегда потные, даже зимой. Он ни разу не прикасался ко мне, но я знаю, что его ладони всегда потные. Взгляд, блуждающий по моему телу. Он всегда молчит и только смотрит на меня, раздевая. Меня тошнит от этого взгляда. Я ненавижу, когда меня раздевают – так. Пусть даже мысленно, не касаясь.

Впрочем, никто и никогда еще не раздевал меня по настоящему. Несмотря на то, что мне уже – двадцать.

Очередной звонок – маленькая победа в битве совестью и с французской грамматикой. Я снимаю трубку и слышу то, что ожидаю услышать:

- Снежана.

Всего одно слово.

Но сердце почему-то падает вниз.

Нет, этот голос мне не знаком. Или знаком? Я уже начинаю подозревать, что слышала его когда-то совсем-совсем давно. Может быть, в прошлой жизни.

Стоп, подруга, торможу я себя, ты ведь никогда не верила в реинкарнацию.

- Я слушаю, - отвечает Снежана странным голосом, до боли напоминающим голос Маши Ивановой.

Стоп, снова твержу я себе. Нельзя же так, в самом деле.

- Снежана. – снова повторяет голос.

Стайка мурашек сбегает вниз по коже.

- Мы с вами знакомы? – интересуюсь я у голоса. Я, черт возьми, снова – я. Куда же подевалась Снежана?

- Да. Нет. Не знаю, - отвечает голос.

Абсолютно точная формулировка, отмечаю я мысленно. Если бы на вопрос пришлось отвечать мне – я бы, наверное, ответила то же самое.

Сердце останавливается совсем.

- Что ж, тогда давайте познакомимся еще раз. На всякий случай. Вас как зовут?

- Снегирь.

- Снегирь? – оторопело переспрашиваю я. - Замечательное имя, - вдохновенно бормочет Снежана. – Итак, Снегирь, расскажите мне о той ночи… О той ночи, которая…

Почему-то совсем не хочется, чтобы он рассказывал мне об этой ночи.

- Которая…

- Я хотел бы… Хотел бы прочитать вам стихи, - смущается голос. Смущается Снегирь. Снегирь, черт возьми, ну и имечко.

- Вы поэт? Пишите стихи? – все так же вдохновенно, из последних сил, умиляется Снежана.

- Нет, я… Я не пишу стихи. Я программист…

- Вот как?

- Но я хотел бы прочитать для вас стихи Бродского.

Трубка едва не падает у меня из рук. Черт возьми, откуда он знает, что Бродский – мой любимый поэт?

- Да? – на большее меня уже не хватает.

- Да, - Снегирь виртуозно поддерживает завязавшуюся содержательную беседу.

- Да, - повторяю я. Что, видимо, означает мое согласие выслушать стихи Бродского в исполнении залетевшей в мой ночной эфир диковинной птицы.

Хотя лично я уже не уверена в том, что они означают только это.

Что касается звезд, то они – всегда.

То есть, если одна, то за ней и другая.

Только так и можно смотреть сюда.

Вечером. После восьми. Не мигая.

В телефонном эфире – тишина. Оператор из своего угла подает какие-то знаки. Я ничего не слышу. Ничего не вижу. Мне вдруг начинает казаться, что я счастлива.

Хотя я ведь не знаю, как это бывает.

- Снежана?

Еще несколько секунд. Пожалуйста, всего несколько секунд, мысленно умоляю я кого-то, кто мог бы мне их подарить.

- Спасибо, - потрясено выдыхаю я. – Это было замечательно, - добавляет вернувшаяся наконец Снежана.

В трубке – гудки.

- Вы забыли.. Забыли рассказать о свой ночи… О той ночи, которая…

Оператор врубает музыку поверх моего голоса. Я наконец отключаюсь и бормочу извинения, понимая, что королева ночного эфира не имеет права терять над собой контроль.

А я его потеряла. Вот, даже оператор заметил. Что подумали радиослушатели?

Впрочем, узнать этого мне так и не удается. Остаток эфира я заполняю музыкой без пауз на разговоры. Телефон приходится отключить, стойко выдержав понимающую усмешку оператора.

«Да ты влюбилась», - говорит мне его усмешка.

«Чушь, - мысленно возражаю я, краснея. – Невозможно влюбиться в голос. Это был просто голос…»

«Это был Снегирь», - напоминает мне усмешка оператора.

«Чушь, - повторяю я. – В снегиря тоже нельзя влюбиться, потому что он… потому что он…»

«Птица?» - последнее слово все же остается за усмешкой оператора.

Мне больше нечего возразить. Я хмуро соглашаюсь со спорным утверждением о том, что снегирь – это птица, и наконец погружаюсь во французскую грамматику.

Пытаюсь погрузиться.

С пятой попытки мне это удается, и я торжествую победу.

***

Ночь следующего эфира проходит в ожидании.

Я ничего не могу с собой поделать.

Я жду, что мне снова позвонит Снегирь.

Что он снова позвонит и прочитает мне стихи.

Стихи Бродского. Или лорда Байрона. Или Пушкина. Да пусть хоть Корнея Чуковского или Агнии Барто.

«Уронили Мишку на пол...»

Я была бы счастлива.

Я была бы счастлива, даже если бы он вообще не стал читать мне стихов, а просто позвонил. Просто позвонил и назвал меня моим несуществующим именем – Снежана.

И Снежана тоже ждет Снегиря. Вместе со мной.

- Ты сегодня какая-то другая, Снежана, - шепчет очередной поклонник.

- У меня температура, - бесхитростно отвечаю я.

- О, ты горячая… - почти стонет голос в трубке. – Какая же ты горячая…

Вздыхая, я вешаю трубку и дотрагиваюсь ладонью до лба: кажется, на самом деле температура.

Ближе к утру оператор позволяет себе невинную шалость.

«И летят снегири, и летят снегири, через память мою, до рассвета…» - слушаю я и зеленею от злости.

- Для любителей ретро прозвучала песня Юрия Антонова, - улыбается в микрофон Снежана.

А что ей еще остается делать?

***

Он все-таки позвонил. Не в эту ночь, а на следующую.

- Снежана, - слышу я голос Снегиря.

- Снегирь? – спрашиваю я и сама себе отвечаю: - Снегирь.

Вот и поговорили.

На лице оператора расцветает улыбка. Искренняя, а я-то на него, дура, злилась… Он машет руками, однозначно давая понять, что я могу быть свободна. Что я могу чирикать со своим Снегирем хоть до утра, а о радиослушателях он сам позаботится.

Я облегченно откидываюсь на спинку стула.

И вдруг спрашиваю строго:

- Снегирь, а почему вы не позвонили вчера?

Оператор восхищенно поднимает большой палец кверху, оценивая по достоинству смелый поступок записной монашки. Заручившись его одобрением, я смелею еще больше и выдыхаю:

- А?

- Не смог дозвониться, - оправдывается Снегирь. - Вообще к вам очень трудно попасть.

- Да? – запеваю я вчерашнюю неоконченную песню.

- Да, - Снегирь усмехается, поняв мою игру.

- Что сегодня будем слушать?

- Вы о музыке? Или о поэзии?

- А вы еще и поете? – интересуюсь я, млея от собственной дерзости.

- Где вы видели поющего снегиря?

- Я вообще ни разу не видела снегиря. Ни поющего, ни танцующего, ни читающего стихи.

- Танцующий снегирь – наверное, это выглядело бы забавно. Так может быть, нам с вами стоит увидеться? – дерзко интересуется Снегирь.

- Вы хотите станцевать? – бормочу я беспомощно, начиная дрожать от страха. Все, что угодно, только не это. Если Снегирь увидит меня, Машу Иванову, рыжую Машу с острыми коленками и выступающими ключицами… Если он увидит меня, я навсегда его потеряю.

- Я хочу вас увидеть, - серьезно отвечает Снегирь.

- Да? – я уже начинаю ненавидеть себя за это вечное «да».

- Ага, - отвечает Снегирь для разнообразия и улыбается.

Странно, но я совершенно ясно это вижу – как улыбается Снегирь.

- Лучше почитайте мне стихи, Снегирь, - предлагаю я вариант, который кажется мне промежуточным.

Снегирь соглашается.

Он снова читает мне стихи.

Я снова умираю от счастья.

***

Через две недели я соглашаюсь.

А что мне остается делать? Глупо болтать ночи напролет и ни разу не увидеться.

«Будь, что будет», - решаю я и произношу очередное «да». На этот раз – намного более значимое, чем сотни «да» предыдущих.

Мы договариваемся встретиться в сквере неподалеку от консерватории.

- Тебя ждет сюрприз, - ошарашивает меня Снегирь, с которым мы уже успели перейти на ты.

- Сюрприз?! – я едва не падаю со стула. – Терпеть не могу, ненавижу сюрпризы…

Меня охватывает паника. Все, что мне сейчас нужно – это предсказуемость. Я не хочу сюрпризов.

- Я не хочу сюрпризов. Я ненавижу сюрпризы. Пожалуйста, не делай мне сюрпризов. Умоляю тебя, Снегирь…

- Даже если это будет букет цветов?

- Букет цветов – это не сюрприз, - вклинивается в разговор невесть откуда взявшаяся Снежана. Правильно, для королевы ночного эфира сюрпризом скорее будет отсутствие этого букета.

«Молодец, девочка. Спасибо», - мысленно благодарю я Снежану и снова пускаюсь с бой:

- И вообще, я ненавижу сорванные цветы.

- Да?

- Да! Так что говори, какой там у тебя сюрприз, чтобы он перестал быть сюрпризом!

- Жаль, - искренне вздыхает Снегирь. – Я так хотел его тебе преподнести.

- Преподноси сейчас.

- Сейчас может быть слишком рано.

- Лучше рано, чем никогда, - выдаю я фразу, абсолютно лишенную смысла.

- Вообще-то так говорят про поздно, - напоминает Снегирь.

- Ну и пусть говорят! – Снежана снова бросается на мою защиту. И Снегирь сдается.

- Ну, хорошо, - отвечает он. – Я скажу тебе… Скажу сейчас. Видишь ли, Снежана… На самом деле мы давно знаем друг друга…

- Две недели и три дня, - я почти дрожу от нетерпения.

- Три ночи, - уточняет Снегирь. – Но на самом деле гораздо.. гораздо дольше… Мы знаем друг друга…

- То есть, ты хочешь сказать, что мы ЗНАЕМ друг друга? – я снова с трудом удерживаюсь от падения с кресла.

- Именно это я и хочу сказать.

- То есть, давно знаем? Мы знакомы?

- Да, - просто отвечает Снегирь

«Нет», - мысленно протестую я, пытаясь прикинуть: Серега, бывший одноклассник? Алешка, бывший одноклассник? Антон, бывший одноклассник?

Кажется, кроме бывших одноклассников в моей жизни не было мужчин.

В моей жизни вообще не было мужчин. Были только одноклассники. И вот теперь появился Снегирь.

Снегирь, черт бы его побрал.

- Как тебя зовут? – в панике бормочу я.

- Снегирь, - напоминает Снегирь.

- Да знаю я!!!

- Снежана, успокойся…

- Не успокоюсь, пока ты не откроешь мне свою дурацкую тайну! Скажи наконец, кто ты? Только не надо снова повторять, что ты Снегирь!

- Я…

- Ну?!

Снегирь, наконец набравшись храбрости, отвечает:

- Я твой сосед. Мы живем в одном подъезде. Только я на восьмом этаже, а ты…

Трубка выскальзывает у меня из рук.

Мне хочется плакать.

Мне ужасно хочется плакать.

***

- Эй, Машка, ты плачешь? – окликает меня оператор.

Сашка. Его зовут Сашка, нашего оператора.

Я отчаянно цепляюсь за эту мысль. Я подхожу к Сашке, нашему оператору, и прячу лицо у него на груди.

Он гладит меня по голове. По братски – все знают о том, что для Сашки кроме его жены Юленьки и дочки Мариночки других женщин на свете не существует.

- Что тебе сказал это долбаный козел?

- Снегирь, - шепчу я сквозь слезы.

- Что тебе сказал этот долбаный Снегирь? – не унимается Сашка.

- Он оказался моим соседом, - я озвучиваю страшную правду, и мне вдруг становится легче.

- Это так ужасно? – недоверчиво интересуется Сашка.

- Ужаснее не бывает, - уверяю я и трусь мокрой щекой о его рубашку.

Звонит телефон. Мой сотовый – трубка стационарного аппарата по-прежнему висит в пустоте.

Сердце снова падает в пропасть.

Как в первый раз, когда я услышала его голос.

Глупое сердце.

Я поднимаю трубку. Снежана поднимает трубку. Я обожаю Снежану. Я не знаю, что бы я без нее делала. Туго бы мне пришлось без нее.

- Снегирь?

- Да, это я. Что-то со связью, наш разговор оборвался. Так ты поняла, кто я есть на самом деле?

- Да, теперь я поняла, кто ты есть на самом деле, - отвечает Снежана.

Снегирь не обращает внимания на двусмысленность фразы.

- Мы увидимся?

- Мы увидимся.

- Ты какая-то другая.

- Тебе показалось.

- Показалось?

- Показалось, Снегирь.

- Вот теперь прежняя.

- Да?

- Да.

- Значит, завтра в семь?

- Завтра в семь.

- Ты правда не любишь цветы?

- Ненавижу, - уточняю я.

- Значит, приду без цветов.

***

Следующим вечером я жду Снегиря в сквере неподалеку от консерватории. Я сижу на скамейке, на самом краешке, и жду его, прекрасно зная, для чего.

Почему-то мне кажется, что я смогу это сделать.

Ведь это совсем не сложно – посмотреть в глаза. В крошечные, похотливо поблескивающие глаза-щелочки. Размахнуться посильнее – и ударить по лицу. А потом развернуться – и уйти своей дорогой.

Я смогу это сделать.

А если не я – Снежана придет на помощь. Я знаю, она меня выручит. Сколько раз ведь уже выручала – выручит и теперь.

Я сижу на самом краешке скамейки и смотрю на ветки деревьев, облепленные инеем. Я – в вязаной шапке и болоньевой куртке, в джинсах и сапогах-скороходах. Без капли косметики на лице, а ведь еще вчера вечером мечтала…

Мечтала распустить волосы, подкрутить их щипцами, надеть длинное черное пальто и сапоги на шпильке. Два года назад купила, и еще ни разу не надевала. Вот, выдался подходящий случай.

Оказалось – совсем не подходящий.

Десять минут восьмого – его все еще нет. Я беспомощно оглядываюсь по сторонам. Хрустальное великолепие вокруг создает ощущение нереальности. В тусклом свете фонаря я вдруг замечаю, что на ветке дерева сидит птица.

Приглядевшись повнимательнее, я пониманию, что это – снегирь.

Красная грудка и черные перья. Кажется, другой птицы с таким оперением нет на свете. Я не могу оторвать взгляда от этой птицы. Я не могу в это поверить, ведь еще ни разу в жизни я не видела снегиря. Живую птицу-снегиря, беспечно сидящую на хрустальной ветке дерева.

И вот – увидела.

- Снегирь, -удивленно констатирую я вслух, потрясенная.

И вдруг слышу голос:

- Что? Что вы сказали?

Оборачиваюсь.

Рядом стоит парень. Незнакомый парень. Злюсь: ему-то какое дело до того, что я сказала? И повторяю упрямо:

- Снегирь.

Парень смотрит на меня с прежним удивлением. И вдруг спрашивает:

- Мы знакомы?

Я смотрю в его глаза. Серые глаза с бархатными черными зрачками.

Я знаю эти глаза. Я уже видела эти глаза. Эти ресницы. Я даже их – целовала. Наверняка – целовала.

Правда, это было давно. Давным-давно, тысячу лет назад, еще в прошлой жизни.

Я верю в реинкарнацию.

Теперь – верю.

И в бога, и в черта – верю.

- Снегирь, - повторяю я в третий раз. С едва различимым вопросительным знаком в конце предложения.

- Так значит, это ты – Снежана?

Я пожимаю плечами, продолжая смотреть в его глаза, почти не мигая.

- Да, это я. Но вообще-то меня зовут не Снежана, а Маша.

- Маша?

- Ну да, Маша. Маша Иванова. Звучит ужасно?

- Звучит интригующе.

- Да?

- Да…

Он почти улыбается.

- Так значит, это ты – Снегирь?

Он пожимает плечами, продолжая смотреть в мои глаза, почти не мигая.

- Да, это я. Но вообще-то меня зовут не Снегирь, а Витя. Снегирь – это фамилия. Просто я так привык, и все привыкли.

- Маша и Витя. Как в детской сказке. Про новогодние приключения. Помнишь такую сказку? – невнятно бормочу я, продолжая смотреть в его глаза, почти не мигая.

Сейчас он уйдет.

- Надо же, - говорит он и почему-то не уходит. – У меня соседка Снежана, тоже на радио работает.

- Надо же, - глупо отвечаю я.

- Так значит, это я тебе стихи читал?

- Мне, - вздыхаю я, подписываясь под собственным смертным приговором.

Сейчас он уйдет.

Сейчас он уйдет.

Но он почему-то не уходит. Минуты летят, а он не уходит. Я начинаю сходить с ума от его пристального взгляда. От странного и дикого желания поцеловать его в губы.

Такого со мной еще никогда не случалось.

Вспорхнувшая с хрустальной ветки птица отвлекла его внимание. Черная птица с красной грудкой расправила крылья и перелетела на другую ветку.

- Снегирь, - удивленно шепчет Снегирь.

- Надо же, - я пытаюсь сделать вид, что снегирь мне безразличен.

- Снегирь, - все так же удивленно повторяет Снегирь. – Вот ведь. Никогда в жизни живого снегиря не видел.

- Да? – спрашиваю я, побежденная.

- Да, - отвечает Снегирь.

Я вижу искры смеха в его глазах. В серых глазах с бархатными черными зрачками.

Мне больше ничего не остается, как улыбнуться в ответ.

***

Спустя пятнадцать лет я захожу в ванную и обнаруживаю там незакрытый тюбик с зубной пастой.

В который раз уже за эти пятнадцать лет!

- Снегирь! – возмущенно ору я, собираясь высказать ему все, что о нем думаю. – Снегирь!!

Но он, как обычно, меня перебивает.

- Сама ты – Снегирь. И муж твой Снегирь, и сын твой – Снегирь, и дочка - Снегирь тоже. Так что успокойся и иди на кухню. К двум часам все снегири слетятся к обеду.

Он целует меня в губы – нежно, едва касаясь. И обещает, что больше такого не повторится.

- Я надеюсь, ты сейчас говорил о зубной пасте, а не о поцелуях? – все еще ворчу я.

- О зубной пасте, - серьезно объясняет Снегирь.

И мне снова приходится поверить ему на слово.

В который раз уже - за эти пятнадцать лет.